Неточные совпадения
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв
с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что
края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
— Валимся! — проговорила Лиза и, забросив за уши свои кудри, упала на мягкую теткину постель. За нею
с краю легла тихо Гловацкая.
— А я и сам не знаю, как-то очень просто: как от этих цыганов доставился домой, и не помню, как
лег, но только слышу, князь стучит и зовет, а я хочу
с коника встать, но никак
края не найду и не могу сойти.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз
с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял
с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой,
лег на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается
краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
— Слава-богу
лег на пол спать
с своей принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил —
с одной стороны стена, повел кверху — опять стена, на другую сторону раскинул рукой — опять стена (в крестьянах к лавкам этакие доски набивают
с краю, для красы), вот ему и покажись, что он в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
Широкая цветочная дорожка, по которой
с одного
края косо
ложились тени георгин и подпорок, вся светлая и холодная, блестя неровным щебнем, уходила в тумане и вдаль.
И
с сознанием этим, да еще
с болью физической, да еще
с ужасом надо было
ложиться в постель и часто не спать от боли большую часть ночи. А на утро надо было опять вставать, одеваться, ехать в суд, говорить, писать, а если и не ехать, дома быть
с теми же двадцатью четырьмя часами в сутках, из которых каждый был мучением. И жить так на
краю погибели надо было одному, без одного человека, который бы понял и пожалел его.
Радехонька Параша… Давно ее клонит ко сну… Разостлали по земле шерстяные платки, улеглись. В самой середке положили Парашу, к бокам ее тесно прижались Фленушка
с Марьюшкой, по
краям легли старицы… Прислонясь к ветвистому дубу, сумрачен, тих и безмолвен стоял Василий Борисыч, не сводя грустных взоров
с подернувшейся рябью поверхности Светлого Яра…
— Ну,
ложись же. Ты к стенке, a я
с краю, чтобы успеть утром вскочить и убежать на случай, если Сова или Сушка зайдут сюда.
Я начинаю помнить маму очень, очень рано. Когда я
ложилась в кроватку, она присаживалась на
край ее и пела песни
с печальными словами и грустным мотивом. Она хорошо пела, моя бедная красавица «деда»! [Деда — мать по-грузински (Здесь и далее примеч. автора).]
Егорка возвратился домой бегом и
с прискоком и, проходя мимо слухового окна, даже дьяволу шиш показал. Да и все приободрились, решив, что одну ночь как-нибудь уже можно прокоротать, а чтобы не было очень страшно, то все
легли вместе в одной комнате, и только Егорка поместился на кухне, при Марфутке, чтобы той не страшно было ночью вставать переваливать тесто, которое роскошно грелось и подходило под шубою на
краю печки.
Однако бес не сробел. Не то чтоб встать,
лег на
край стола, языком, будто жалом тонким, поиграл и господина Овчинникова
с позиции так и срезал...
Разрасталась, расширялась у него та дума, и, глядя на синеву дремучего леса, что за речкой виднелся на
краю небосклона, только о том и мыслил Гриша, как бы в том лесу келейку поставить, как бы там в безмятежной пустыне молиться, как бы диким овощем питаться, честным житием век свой подвизаться, столп ради подвига себе поставить и стоять на том столпе тридесять лет несходно, не
ложась и колен не преклоняя, от персей рук не откладая, очей
с неба не спуская…